Как же я ненавижу явление под утро пьяных заявителей, ограбленных не менее пьяными собутыльниками.
Ну поясните мне, зачем нужно знакомиться хрен знает с кем на улице, идти вместе с ними за спирным, засветив кошелек с деньгами, а потом переть пить в темную подворотню?
Не иначе, как затем, чтобы лишиться сумки с деньгами и документами, и, естественно, зарплатной карты с деньгами, заботливо завернутой в листочек с пин-кодом, а также целостности своего фэйса, частей зубов. И затем еле-еле, заплетающимся языком, невнятно перессказывать всю эту историю сотрудникам милиции, называя совершенно разные приметы собутыльника, с трудом корябать заявление, путаясь в буквах, строках и обстоятельствах, с трудом вспоминать, какого года рождения сын имеется на иждивении "точно 91 или 97-го", возмущаться количеством бумаг, запретом закурить, вопросами: "Можно выйти, меня тошнит?" , просьбами "Налейте попить, в горле пересохло", громко рыгать на весь кабинет, источая жуткую смесь свежака и перегара, а потом долго и путанно водить опергруппу по всем темным дворам в близлежащем районе, чтобы найти место происшествия, и в конце, махнув рукой "все равно никого не найдете", пойти за добавкой спиртного.
Мы будем искать, мы обязательно будем искать того парня, лет 25 или 30, ростом "вот настолько выше" вас, то ли в черных джинсах, то ли в серых брюках, в светлой рубашке или футболке, то ли Алексея, то ли Андрея "но точно на "А", который ушел "по тропинке в сторону пятиэтажки из того двора, где все было" (найти бы этот двор), и когда мы его найдем, вы все равно не сможете его узнать, но говорить о том, что "какой толк от этой милиции, я вон заявил, а все равно не нашли", вы сможете, и будете это смаковать с новыми собутыльниками, с которыми опять пойдете искать новую подворотню.
А мы снова будем рады видеть вас с разбитой мордой в наших стенах. Ведь это наша работа- пойти туда, не знаю куда, и найти то, не знаю что.